Потухшие звезды трагической эпохи

Героини маленькой повести Фирдаусы Хазиповой «Почему умирают звезды» – советские девочки, девятиклассницы, родившиеся в начале 50-х годов ХХ века и живущие в посёлке Липатово – бывшем лагере для сосланных лиц (раскулаченные, этнические немцы и пр.). Такие поселения в литературе практически всегда выступают местами с тяжелой энергетикой. Стоит ли удивляться, что живущие там герои чаще всего несчастливы?

Итак, вкратце: о чём произведение? Оно о девочках-школьницах, учащихся девятого класса. Это литературно одаренная Танька, юная талантливая актриса Фая и дочь директора школы, «буржуйка» в мутоновой шубке Белова. Если Таня и Фая, дочери пьющих отцов, объединённые общей бедой, девочки «без церемоний» – и без фамилий, то Беловой, напротив, не полагается имени. Читатель до конца так и не узнает, как её зовут, ибо даже сама героиня десятилетия спустя представляется не узнавшей её однокласснице: «Я – Белова». И лишь на последней странице, словно простив Беловой былые несуществующие прегрешения и наконец-то приняв «буржуйку», Таня назовёт её по имени: «Люба».

Героиня повести Фая, имеющая преданного брата-погодка и тяжело пьющих, опустившихся родителей, плохо учится, зато играет в школьном театре. Преподающая литературу в той же школе – прямолинейная, честная, жёсткая, но самоотверженно любящая детей Софья – ведает школьным театром и всячески поддерживает артистический дар Фаи (хотя она же и сообщает в бескомпромиссном ключе, что за столь плохую учёбу девочка может быть отчислена из учебного заведения). Школьники под руководством Софьи с удовольствием репетируют спектакль о нечистой силе, чертях и грешницах, но завуч-парторг на предварительном показе перед премьерой категорически запрещает спектакль, ссылаясь на невозможность подобных показов в «атеистической советской школе». Так рушится мечта Фаи блеснуть на сцене. Одновременно рушится и вся её жизнь: придя домой, Фая вытаскивает из петли любимого брата, также спасает полуживую мать от истязаний отца, ударив родителя топором. Фая оказывается в СИЗО, но на суде её отстаивает пламенной речью Софья, избавив девочку от колонии и добившись её освобождения.

Поначалу мы видим Фаину горькую жизнь в основном через призму восприятия её подруги Тани (хотя местами и Фая, волей автора, начинает самостоятельно мыслить и рассуждать – например, в страшный и критический кульминационный период произведения). Однако ближе к концу произведения обнаруживается, что в более поздние, сознательные годы Фаю опекала и патронировала уже Белова, которая и рассказывает выросшей Тане горькую правду о том, как сложилась Фаина жизнь.

Чувствуется, что героиня Танька ближе всех автору; к ней у автора, а соответственно, и у читателей больше всего эмпатии, да и профессии совпадают. Безусловно, нельзя идентифицировать автора с героем – однако не секрет, что в одного из героев обычно автор помещает существенную часть себя.

По прочтении у внимательного читателя напрашивается вывод: семьи двух, условно говоря, «несчастных героинь» – Таньки и Фаи – искалечены советской властью. На Таниного отца – бывшего главного инженера ленинградского предприятия, ныне пьющего рабочего – написала донос соседка, желавшая завладеть его комнатой. О чём именно она «донесла» (рассказывал политические анекдоты: был косвенно замешан в деле о вредительстве?), не раскрывается. Впрочем, режим, который приемлет доносы граждан друг на друга, найдёт, за что привлечь и за что упечь. В основу семьи Фаи и её младшего брата Кольки заложена трагедия. Мать по пьяни регулярно агрессивно обвиняет отца в том, что их семью раскулачили, когда ей было всего семь, а сестрёнке – четыре; в ответ отец (очевидно, из «клана» тех, кто раскулачивал), поначалу бубнящий что-то, в итоге взрывается: «Я воевал. Я до Берлина дошёл. Медали просто так не дают, чтоб ты знала, стерва». Доведённый до белого каления, он всякий раз жестоко избивает жену. Как между прочим упоминается, что сестра матери, тётка Фаи, не выносит их семью (очевидно, тоже из-за главы этого семейства).

О разрушительном и несправедливом для многих граждан воздействии советского режима уже написано немало – и пишутся всё новые книги. В жесткой, сильной малоизвестной книге «Марианские Лазни» прозаика Эрика Шмитке, этнического немца, выросшего в Казахстане, есть рассказ «Конец союза», где описывается история пьющего рабочего Пименова по прозвищу «Марксист» (из-за красного лица). Более сорока лет Марксист насиловал женщин трёх поколений из одной семьи – поражённых в правах ЧСИР[1] Грушевицких. Конец Пименова наступает в 1991 году после отравления палёной водкой; одновременно от разных причин гибнут и две последние Грушевицкие. В момент, когда эксперты составляют акт о смерти Пименов и его товарища, в каморке работает телевизор: «На экране под слоем пыли пожимали друг другу руки серые Ельцин, Кравчук и Шушкевич… Кто-то ещё». С исчезновением СССР, по воле автора, прекращают своё существование и покалеченные Союзом люди, начинается новая эпоха.

Как можно заметить, в «новую эпоху» и жизнь Тани складывается неплохо: она – активно пишущий журналист, хотя, возможно, рассчитывала на большее. И всё-таки у неё есть любимая работа, она носит норковую шубу, а главное – всего в жизни добилась сама, а не благодаря родительским связям. Белова тоже не обделена жизнью: обеспеченный «статусный» муж, трое детей и четверо внуков, квартира в Сочи, как говорится, «дом – полная чаша». И только несчастная Фая, родительская семья которой была явной ошибкой, следствием переломанных судеб, не находит для себя ничего лучшего, как пойти по стопам матери, то есть спиться. Более того, повторяя семейный сценарий, Фая тащит в то же болото и свою младшую дочь.

Отмечу, что автор хороший рассказчик: стоит втянуться – и повествование уже держит, не отпускает, хочется дочитать до конца. Это – сильная сторона произведения. К недочётам можно отнести то, что автор – как подсказывает интернет, человек профессионально пишущий – производит впечатление неопытного прозаика. Если говорить о публикации в литературном «толстяке», то текст нуждается в вычитке. Возможно, автору стоит привлечь редактора. Особенно представляется важным отшлифовать начало произведения, поскольку ближе к середине автор «разгоняет» свой текст за счёт содержательной части, и текстовые огрехи перестают мозолить глаза. Я, например, перестала их замечать после нескольких прочитанных страниц. Правда, потом специально поковырялась, с целью отлова «блошек» и оказания помощи автору.  

«– Если не подтянешься в учёбе, мы будем вынуждены исключить тебя.

Фая промолчала. (В душе стало холодно и пустынно. Что вы знаете о нашей жизни, недовольно подумала она, вам этого не понять.)» 

Я бы убрала два предложения, взятых в скобки: по сути, это разжевывания, в которых читатель не нуждается.

«В лице отражались оттенки чувств – то хмурила брови, то страдала, а порой высветлялось в ней и разрасталось чувство вдохновения и радости».

Вычитка и внимательность! Здесь в одном предложении – «чувств», «чувство». А местами слово «казалось» становится у автора «вирусным».  

«…парторг, дико вращая выпуклыми глазами, сварливым голосом громко вещала» (слишком много эпитетов на одно предложение и касающихся одного персонажа; «дико вращая глазами» – это литературный штамп).

«– Да всё у вас «если бы да кабы», – Белова не могла сдержать раздражения». И здесь же – через один абзац и через десять минут жизни героини: ««Да все у вас «если бы да кабы», вспомнились ей слова Беловой».

Слова бы «вспомнились», если бы Белова сказала их полвека назад – или хотя бы год назад. Но она сказала фразу только что. Можно просто повторить реплику Беловой в кавычках, и тут же переходить к размышлениям Тани о том, чего именно «Беловой не понять».

Поэтому повторюсь: необходимость вычитать и вычистить произведение представляется очевидной. Однако вместо обычной в таких случаях рекомендации – «сократить текст, устранить длинноты» – хочется, тем не менее, посоветовать обратное: превратить большой рассказ в полноценную повесть!

После рассуждений Фаи о том, что она справится со всеми тяготами («Я вернусь домой. Вернусь в школу (…). Я обязательно дойду (…). Я пройду все, и я обогну этот дом-границу…»), следует резкий скачок на полвека вперёд. История Фаи обрывается, и мы узнаём только сжатую печальную развязку (а читатели уже начали привязываться к этой девочки, она заслуживает полноценной истории!). Да и о встрече Тани с Беловой я бы написала поподробнее. Скомканное признание Беловой Тане: «Ты не знаешь, я всегда восхищалась тобой, мечтала с тобой дружить. Но вы с Файкой относились ко мне, как... (…) Как к буржуйке», – вместо того, чтобы ошарашить читателя (как и должно быть), вызывает почти досаду. Ведь это настолько частый литературный ход, когда кто-то чужой и неприятный в начале истории становится, по мере развития повествования, всё ближе, всё симпатичнее. Следовало бы развить эту тему – и хорошо бы, чтобы Белова хоть как-то проявила себя уже в школе. Поначалу вызывающая недоверие «буржуйка» уже тогда должна была совершить какой-то поступок, протянуть руку помощи Фае. А мы, помимо беглого разговора с Таней с рассказом о пылкой речи Софьи в суде, ничего не видим. И её слегка выпученные голубые глаза, и это протяжное «Э-э-э» во время ответа у доски ничего не раскрывают нам в образе Беловой.

Одноклассницы, встретившиеся в стенах родной школы полвека спустя, совсем не вспоминают Софью – а ведь это немаловажный персонаж произведения. Читателям вскользь сообщается, что Софья к моменту встречи выпускников уже умерла.

Может ли в рассказе такой объем информации подаваться сжато, штрихпунктирно? Да, разумеется! Но в том-то и дело, что у Ф. Хазиповой – явная заявка на повесть (что и значится под заголовком).

Повесть, которая пока что не завершена, а только намечена. И которую я рада буду прочитать в объеме, по крайней мере, 4-5 а.л.