.png)
Кларк С., Пиранези, роман, пер. с англ. Е. Доброхотовой-Майковой — СПб.: Азбука-Аттикус, 2023.
Многим поклонникам фэнтези да и просто любителям хорошей литературы пришелся по вкусу роман «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» Сюзанны Кларк, успешно адаптированный в виде сериала.
Предположу, что о других её произведениях знают всё же гораздо меньше. Так и я, посмотрев упомянутый сериал и готовясь заказывать литературный первоисточник в издательстве «Азбука», узнал о другом её романе со странным названием «Пиранези». И любопытства ради решил почитать и его.
Роман предваряют четыре страницы восторженных отзывов: «Кларк создает мир, в существование которого читатели готовы поверить» (Library Journal); «Пиранези» — это событие первостепенной важности в мире литературы» (Daily Telegraph); «Подобно всеобщим любимцам «Джонатану Стренджу и мистеру Норреллу», «Пиранези» также творит магию, но совершенно другого сорта. Он напоминает нам о способности литературы переносить нас в иной мир и расширять понимание мира этого» (Guardian).
Усомниться в верности оценок этих солиднейших изданий повода не было, и я смело принялся читать. И… спустя несколько глав поймал себя на ощущении недоумения — а что это я такое читаю? Какое-то странное повествование о бесконечном путешествии рассказчика по необъятному, бескрайнему Дому, он же Мир. О путешествии, которое едва ли не с первых страниц вызвало неприятный привкус колеса сансары — изо дня в день, из года в год Пиранези проходил свои маршруты, повторяя почти ритуальные действия, заносил всё в дневник и регулярно, дважды в неделю отчитывался Другому — единственному живому человеку, кроме него самого. Двенадцать скелетов, заботливо обихаживаемых автором, конечно, не в счёт, как и его обожаемый Альбатрос: «Помимо регулярных встреч с Другим и тихого, утешительного соседства Мертвых, есть еще птицы. Птиц понимать нетрудно. Их поведение говорит мне, о чем они думают. Как правило, о чем-то таком: «Это еда? Точно еда? А это? Должно быть, еда. Наверняка еда». Или, временами: «Идет дождь. Мне неприятно».
Это всё было, конечно, по-своему занятно, но я никак не мог уловить ни особенного развития сюжета, ни — главное — основной интриги книги, того, в чём же её суть и соль, раз в столь простецком повествовании критики узрели значительное литературное явление. Очевидно, это было моё маленькое читательское нигредо, связанное с конкретной книгой — так иногда бывает. На тот момент этого ещё не осознав, я продолжал читать, даром, что это очень легко: «Пиранези» поглощается подобно некрепкому английскому чаю с молоком — без особого удовольствия, но и без сопротивления.
И вдруг где-то на середине книги я пережил прямо-таки откровение, мне открылся её вкус, я прочувствовал и осознал, как она мне нравится! Дочитывал уже в полуэйфорическом-полуэкстатическом состоянии.
Повествование перешло в новый режим — монотонные изложения странствий, мыслей, бдений, поисков и озарений Пиранези сменились включением сторонней истории, проливавшей свет на прошлое героя: «Передо мной вставали исполинские стены. Восемь мраморных минотавров нависали надо мной, омрачая своими громадами помещение, их мощные рога пронзали воздух, звериные морды были угрюмы и непроницаемы.
Я, не веря своим глазам, обернулся.
Кеттерли стоял в рубашке без пиджака, абсолютно спокойный и смотрел на меня с улыбкой, как будто я — исключительно удачно прошедший эксперимент.
— Извините, что не сказал ничего раньше, — улыбнулся он, — но я правда очень рад вас видеть. Здоровый молодой человек — как раз то, что мне нужно.
— Верните все обратно! — заорал я.
Он рассмеялся.
И смеялся, и смеялся, и смеялся».
И хотя я дочитывал книгу с неожиданно восторженным ощущением, истинные его причины оставались мне неизвестны. И лишь спустя пару-тройку дней меня осенило: да это же всё про меня! Я читал СВОЮ историю! Настолько, впрочем, свою, насколько и метафорическую, архетипическую историю инициации и выхода из Матрицы.
Дом, милый Дом Пиранези и его «стокгольмская» любовь к нему — наша неизбывная привязанность к своей маленькой сансарке: «Красота Дома несказанна; Доброта его беспредельна». Неудивительно, что протагонисту было так нелегко согласиться выйти оттуда — сначала ненадолго, а потом и навсегда.
И, конечно, как в легендарных сказаниях всех народов и лучших любовных романах, Пиранези и спасшая его Рафаэль теперь вместе. Рыцарь и спасенная им принцесса поменялись местами — подумаешь, какие мелочи! Главное, что личность, душа спасена из магического плена Материи, Царства Матерей, рабства злонамеренного Иалдабаофа. Спасена любовью. Тем более, что и личность и душа — женского рода. А любовь, как мы знаем, побеждает всё.
Рафаэль в романе (помимо ангелических ассоциаций) – это Анима Пиранези, Анима и в самом деле нередко приходит на помощь, а то и в буквальном смысле спасает того, кто заблудился в бесконечных лабиринтах своего внутреннего Дома. «Из миллиардов людей этого мира Рафаэль я знаю лучше всех и больше всего люблю. Теперь я понимаю — куда яснее, чем мог бы понять Пиранези, — насколько огромно то, что она для меня сделала, как велика мера её отваги. (...)
Не исчезай, — строго говорю я ей. — Не исчезай.
Она делает скорбно-веселую гримасу и отвечает:
— Не исчезну.
— Мы не можем все время друг друга спасать, — говорю я. — Это нелепо.
Она улыбается. Улыбка у неё тоже немного печальная.
Но она по-прежнему душится теми же духами — первым, что я о ней узнал, — и для меня это по-прежнему запах Солнечного Света и Счастья».

