.png)
Юрий Николаевич (Насонович) Тынянов родился 18 (6) октября 1894 года в городе Режице (современный Резекне, Латвия) Витебской губернии, в семье врача.
С ранних лет много читал, с 8 лет сочинял стихи и прозу, рисовал, виртуозно изображал и пародировал знакомых.
В 1904 году семья переехала в Псков, Юрий поступил в гимназию, его одноклассником был будущий писатель В. Каверин. Их близкая дружба длилась всю жизнь.
Об общей юности можно почитать в трилогии Каверина «Освещённые окна», заключительная её часть называется «Петроградский студент» – в ней говорится о том, что Тынянов окончил гимназию в 1912 году с серебряной медалью и затем поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета. Его однокашником был Виктор Шкловский.
Посещал пушкинский семинар С.А. Венгерова и серьёзно увлёкся Пушкиным, благодаря деятельности Тынянова пушкиноведение вышло на новый уровень. Также он занимался и В. Кюхельбекером, и всем окружением Пушкина, всю жизнь изучал биографии знаменитых людей.
Революция 1917 года не отразилась на биографии Тынянова.
Дипломная работа в университете была посвящена теме дружбы Пушкина с Кюхельбекером. В 1918 году по совету Венгерова он занялся преподаванием, как в Университете, так и в Институте истории искусств. Читал лекции по истории русской поэзии и другим предметам.
Женился на Елене (Лее) Александровне Качановской, сестре писателя В. Каверина. Родилась дочь Инна.
Пушкинист и лермонтовед Ираклий Андроников, ученик и впоследствии секретарь, так описал Ю. Тынянова: «Он был невелик ростом. Пропорционален. Изящен. Пластичен. Слушая вас, подавался слегка вперед с полуулыбкой очаровательной и совершенно естественной, хотя в этом легком повороте головы, чуть склонясь и чуть-чуть повернув к собеседнику ухо, было что-то от галантных портретов восемнадцатого столетия. Когда же к нему обращались старшие или дамы, Юрий Николаевич становился сверхувлекательным. Говорил любезно, с улыбкой, «упадая» на ударное слово и слог, отчеканивал» (из статьи 1974 года «Возле Тынянова»). Современники отмечали внешнее сходство Тынянова с Пушкиным.
Тынянов вступил в Общество по изучению поэтического языка, более известное как ОПОЯЗ, в котором объединились единомышленники – В. Шкловский, Б. Эйхенбаум, О. Брик и Б. Кушнер.
Наряду со Шкловским Тынянов – один из наиболее ярких представителей школы русского формализма: поэзию поэзией делает именно форма, определяя её специфику. Содержание можно пересказать другими словами, но поэзия при этом исчезнет. Тезис «искусство как приём», выдвинутый В. Шкловским, рассматривал именно приём в качестве основного инструмента создания художественного произведения. Авторы сознательно используют определённые приёмы, благодаря чему явления и предметы реальности становятся фактами искусства. Основной приём формалистов – «остранение»: знакомые вещи предстают в произведении в неожиданном, «странном» свете.
Ю. Тынянов начал печататься, в 1925 году вышел его первый художественный роман – «Кюхля», о Вильгельме Кюхельбекере.
В дальнейшем Тынянов соединял научную деятельность (историк, специалист по XIX веку, филолог, литературовед) с написанием исторической беллетристики, популярных биографий.
Ю. Тынянов обладал большим авторитетом у коллег. Когда А.М. Горький в 1934 году создал Союз писателей СССР, членский билет № 1 он вручил именно Ю. Тынянову.
В 1939 году писатель был награждён Орденом Трудового Красного Знамени.
Именно ему В. Маяковский предложил: «Поговорим, как держава с державой» при встрече после выхода в свет повести «Кюхля».
Также Ю. Тынянова считают одним из основателей отечественного кино. По его сценариям поставлены фильмы «СВД», «Шинель» и «Поручик Киже».
Писал очерки и научные статьи, переводил Г. Гейне и других поэтов.
О Пушкине Тынянов задумал целую эпопею, которая, к сожалению, осталась неоконченной.
Роман «Смерть Вазир-Мухтара» посвящён А.С. Грибоедову, известно, что в произведение вложены дополнительные смыслы: образ Грибоедова – это во многом сам Тынянов, Ф. Булгарин – В. Шкловский, Персия олицетворяет Россию.
В малой прозе Тынянов описывал вымышленных персонажей. Например, «Подпоручик Киже» – герой исторического анекдота.
В 1936 году Юрий Тынянов переехал в Москву, вошел в группу создателей книжной серии «Библиотека поэта». После смерти А.М. Горького стал её руководителем.
С начала 20-х годов Тынянов страдал серьёзным заболеванием. Лишь через много лет ему был поставлен точный диагноз – рассеянный склероз, поражение нервной системы. В процессе развития болезни всё чаще случаются обострения, что означает даже невозможность выйти из дома.
Узнав о том, что во Франции открыта вакцина от «безутешной болезни» (слова Тынянова), в 1935 году он ездил в Париж, но напрасно. Лечить и даже притормаживать развитие болезни тогда ещё не умели.
Во второй половине 30-х годов Ю. Тынянов уже был инвалидом, почти не мог ходить. Несмотря ни на что, продолжал писать. Ему серьёзно помогал И. Андроников – подбирал для него материалы в Публичной библиотеке, фактически стал секретарем своего учителя.
Андроников восхищался умением Тынянова жить в атмосфере своих произведений: рассказывая, Тынянов всегда изображал своих героев. Удивительно артистичный Тынянов при этом не играл, но проживал жизнь своих героев.
Летом 1941 года семью эвакуировали в Ярославль, затем – в Молотов (Пермь). Уже в московском госпитале, куда пришлось в 1943 году перевезти Тынянова в связи с ухудшением состояния, он продиктовал помощнице конец первого тома романа «Пушкин». В. Каверин в своих воспоминаниях утверждает, что «только очень внимательно вчитываясь в его страницы, можно угадать, что они продиктованы, а не написаны.
Он хотел, чтобы юность Пушкина была рассказана до конца. Но уже не мог диктовать развёрнутые сцены, сила изображения должна была уступить силе воображения. Вещественная проза с её характерными чертами зримости, достоверности, обращённая к разуму читателя, к его чувству, сменяется в последних главах итоговыми размышлениями о собственной судьбе».
Юрий Тынянов умер 20 декабря 1943 года. Похоронили его на Ваганьковском кладбище.
На доме в родном городе Тынянова Резекне установлена памятная табличка, во дворе дома установлен памятник. В начале 80-х XX века открылся музей его творчества.
Другие произведения Ю. Тынянова: «Восковая персона» (повесть о петровской эпохе), «Малолетний Витушишников» (рассказ о временах правления Николая I), «Побег. Из жизни декабриста», «Черниговский полк ждёт».
В архиве знаменитого режиссера Сергея Эйзенштейна сохранилось письмо, которое он написал Тынянову, ещё не зная, что тот скончался. Письмо осталось неотправленным. Эйзенштейн рассказывает в нём о своей мечте – снять цветной фильм, в котором главным героем станет Пушкин.
Вдохновил Эйзенштейна именно Тынянов – своей статьёй «Безыменная любовь», где излагалась неподтверждённая история тайной любви поэта к Е.А. Карамзиной. Пушкин предстал именно таким, каким его мечтал показать Эйзенштейн.
После окончания работы над фильмом «Иван Грозный» режиссёр планировал осуществить свой замысел. В 1945 году состоялась премьера первой серии фильма «Иван Грозный» (Сталинская премия I степени). Это была последняя и очень трудная работа режиссёра.
Однако вторую серию «Боярский заговор» выпустили на экраны только в 1958 году. А в 1946 содержание подверглось резкой критике в постановлении ЦК ВКП(б) «О кинофильме «Большая жизнь»…». Режиссёр тяжело переживал эту ситуацию, работал над исправлениями. В 1948 году не стало и Эйзенштейна.
В труде «Как мы пишем» Ю. Тынянов так определяет свой метод художественного входа в реальные исторические факты и судьбы: «Там, где кончается документ, там я начинаю…». Эта фраза стала крылатой.
Юрий Тынянов, «Пушкин», роман, начало
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕТСТВО. ГЛАВА I
1
Майор был скуп. Вздохнув, он заперся у себя в комнате и тайком пересчитал деньги.
Вспомнив, что еще в гвардии остался ему должен товарищ сто двадцать рублей, он огорчился. Шикнув на запевшую не вовремя канарейку, переоделся, покрасовался перед зеркалом, обдернулся, взял трость и, выбежав в сени, сухо сказал казачку:
– Собирайся. Да надень что-нибудь почище.
Потом, засеменив к боковой двери, приоткрыл ее и сказал нежно:
– Я пойду, душа моя.
Ответа не было. На цыпочках пройдя к выходу, майор тихонько открыл дверь, стараясь, чтоб не скрипела. Казачок шел за ним с баулом.
Дом стоял во дворе, за домом был сад с цветником, липой и песчаными дорожками. Казачку было велено гнать оттуда соседских кур.
Дворовый пес, заслышав шаги, пророптал во сне. Майор юркнул в калитку. Шел он довольно свободно, но было видно, что опасается, как бы не окликнули.
Он пошел по улице. Немецкая улица, где он жил, была скучна: длинный, серебристый от многолетних дождей забор, слепой образок на воротах и – грязь. Дождя давно не было, а грязь все лежала – комьями, обломками, колеями. Шли какие-то немцы-мастеровые, баба несла гуся. Он не взглянул на них. Переулками он вышел к Разгуляю – местности, получившей свое название от славного кабака. Здесь он стал нанимать дрожки, торгуясь с извозчиком, причем лицо его сделалось необыкновенно черствым; извозчика нанял до Покровских ворот. Кляча потрухивала, а сзади бежал казачок с баулом. У Покровских ворот майор слез и вышел на бульвар.
Выйдя на бульвар, он преобразился.
В голубом галстуке, под цвет глаз, опираясь на легкую трость, он косил по сторонам и шел медленно, обмахиваясь шелковым платком, как бы ловя полуоткрытым ртом прохладу бульвара. Вскоре он купил у девочки сельский букет. Был июль месяц, и солнце пекло. Казачок шел за ним на большом расстоянии.
Так он прошел до Мясницких ворот и добрался до Охотного ряда. Шел он беззаботно, слегка подпрыгивая и беспрестанно озираясь на проходящих женщин. Казачок, отирая пот рукавом, брел за ним. Он спустился в винный погреб. Несмотря на ранний час, здесь уже были два знатока, спорившие о достоинствах бургонского и лафита. Он долго выбирал вино, стараясь выбрать лучше и дешевле. Выбрав три бутылки, одну Сен-Пере и две лафита, он небрежно уплатил и, указав на вино казачку, сказал нежно и так, чтоб слышали окружающие:
– Да ты адрес, дурачок, помнишь? Ну конечно, не помнишь. Повтори же: рядом с домом графини Головкиной, дом гвардии майора Пуш-ки-на. Там тебе всякий скажет. Нет, ты, дурак, не запомнишь. Я уж запишу, ты у бутошника спроси.
И с легким смехом записал.
Казачок бесчувственно смотрел на него и сунул записку в дырявый карман.
2
Гвардии майор, или, вернее, – капитан-поручик, уже год как был в отставке и служил в кригс-комиссариате, так что и форма его была совсем не гвардейская, но он все еще называл себя: гвардии майор Пушкин. Время стояло «хладное», и «дул борей» или «норд» для хороших фамилий, как говорили для того, чтобы не упоминать имени императора Павла.
Поэтому, называя себя гвардейцем в кригс-комиссариатском сертуке, майор как бы намекал на причины отставки и временность ее. На деле он должен был выйти в отставку, так же как и брат его Василий Львович, потому что для гвардейской жизни не хватало средств, а кригс-комиссариат давал жалованье.
У него вместе с матерью, братом и сестрами были земли в Нижегородском краю. Село Болдино было настоящая боярская вотчина, три тысячи душ, да беда была в том, что в несчастном разделе, девять лет назад, принял участие и единородный сын отца от первого брака и оттягал большую часть земли и душ себе и своей матери.
В душе своей Сергей Львович навсегда сохранил с этого времени опасливость по отношению к родне, а единородного брата изгладил из памяти.
В вотчине Сергей Львович никогда не бывал и болезненно морщился, когда матушка намекала – не без яду, – что не мешало бы, дескать, заглянуть. Знал, что числится тысяча душ, никак не меньше, что есть там в селе мельница на речке, от казны поставлен питейный дом, а кругом густой лес. А что там в лесу, неясно себе представлял – ягоды, волки. Получая доходы, всегда им радовался, как кладу или находке, и мгновенно чувствовал себя богачом. Когда же деньги задерживались, начинал смутно беспокоиться и тосковать. Гвардейское хозяйство было сквозное, и карманы дырявые.
Между тем, как гвардеец и человек молодой и чувствительный, притом, как говорили о нем барышни, бельэспри, Сергей Львович имел постоянный успех.
Он так тонко объяснялся по-французски, что невольно присвистывал и гнусавил, говоря по-русски. Зная все новые французские романсы, он питал интерес и к отечественной словесности. Его удовлетворяла литераторская вольность и общежительность. Где можно было отдохнуть сердцем? – Среди литераторов. Сергей Львович отдыхал среди них и никогда не пропускал случая посетить Николая Михайловича Карамзина, пророка всего изящного. Нынче он несколько перегорел, охладился, стал более существенен, но был всегда снисходителен и любезен, мудр. Для Сергея Львовича он был как бы путеводной звездой. Он жил по-прежнему в доме Плещеева, по Тверской.
Два с половиною года назад Сергей Львович женился. Жена его была существо необыкновенное. Петербургские гвардейцы звали ее «прекрасная креолка» и «прекрасная африканка», а ее люди, которым она досаждала своими капризами, звали ее за глаза арапкою.
Она была внучкою арапа, генерал-аншефа, а ранее друга и камердинера Петра Великого, известного Абрама Петровича. Злодей отец бросил ее с матерью в самых ранних летах, и она росла как бы сиротою. В судьбе ее, впрочем, приняли участие ее дядя, генерал-цейхмейстер Аннибал, владевший прекрасным имением Суйдой, да генерал-майор Аннибал, живший в Псковском округе. Братья Пушкины, случалось, гащивали у генерал-цейхмейстера, а брат Василий Львович, занимавшийся стихотворством, даже воспел Суйду и ее хозяина. Да и отец их, арап, тоже не был камердинером, а скорее всего другом императора Петра, а если и был, то все же имел чин генерал-аншефа. Аннибал было гордое имя. Кроме того. Надежда Осиповна была очень хороша. Влюбившись без памяти, Сергей Львович приволокнулся по всем правилам хорошего круга и вовсе не рассчитывал жениться. Однако очень скоро просил руки, все еще не думая, что женится, и неожиданно получил согласие красавицы.
Несмотря на запутанные семейные обстоятельства, она принесла майору небольшое сельцо в Псковской губернии; дано было также понять, что после смерти отца она получит изрядное село по соседству. Отец же ее, хотя и не был злодей в собственном смысле, но был человек крайнего легкомыслия — он женился от живой жены на одной псковской прелестнице тогдашних времен, уловившей его и обобравшей до нитки; притом не только его, но и семью, и даже брата. Мотовство его было удивительное, он был враг денег и точно все время летел вниз по откосу, не имея времени остановиться. Когда появлялись деньги, он тотчас на них покупал золотые и серебряные сервизы для прелестницы. Дело о двух женах, из которых каждая считала его и другую жену злодеями, заняло большую часть его жизни; тяжба со второю тянулась и теперь. Старая прелестница то съезжалась с Осипом Абрамовичем, то уезжала от него и в обоих случаях требовала денег. Теперь он жил, проводя, по слухам, дни в удивительных для старика непотребствах, в своем селе Михайловском. Рядом же с Михайловским было сельцо Кобрино, приданое молодой африканки.
Императрица Екатерина скончалась. Гвардейские шалости приутихли. У молодых родилась дочь Ольга. Из Петербурга приехала гостить матушка Марья Алексеевна. Сергей Львович, увидя себя женатым, вышел в отставку. Ему было двадцать девять лет. Семейный дом рисовался Сергею Львовичу так: увитый плющом, с белыми колоннами (пускай деревянными). И это было первое его смутное недовольство жизнью — он, оказалось, мало смыслил в выборе и устройстве своего дома и счастья. Дом был наемный, случайный, и житье сразу же пошло временное. Ни усадьба, ни Москва, окраина – и не дом, а флигель, который построили на живую нитку английские купцы, под контору. Нынешний государь был крутого нрава, англичан не любил – они дом продали чиновнику и уехали. Сергей Львович ненавидел всякие хлопоты. Он сразу снял дом, благо был дешев.
От холостого житья осталась клетка с попугаем да другая с канарейкой, но образ жизни круто переменился. Месяц тому назад у него родился сын, которого он назвал в память своего деда Александром.
Теперь, после крестин, собирался он устроить куртаг, как говорили гвардейцы, – скромную встречу с милыми сердцу, как сказал бы он сейчас.
Автор статьи: Великанова Юлия.
